Закон и непорядок

Протагонист, Ким Волошин, человек, умеющий убивать (или калечить) своих обидчиков и поначалу выглядящий вполне симпатично (карает он, например, одичавшего алкаша, совершенно омерзительный тип человека, потерявшего всякую связь с реальностью), заканчивает тем, что приходит в оптику, за очками, и – весь город знает о его способностях и боится их – прямо угрожает продавцу, который вынужден отдать жене Кима оправу, предназначавшуюся для "старшей дочери начальника милиции".

То есть и продавец-то выглядит довольно спорно, и все убитые Кимом люди – еще более неприглядно, но исчадье зла почему-то – он, а не эти привычные всем персонажи.

Стругацкие и пытаются объяснить, почему происходит именно так. Во многом потому, что неконтролируемое насилие – это самораскручивающийся маховик катастрофы. Если каждого неприятного тебе алкоголика, хама и урода останавливать смертью, скоро не останется вообще никого. Если начать массово вешать тех, кто ворует, убивает и грабит, скоро кому-то захочется массово вешать рыжих, одноногих и не умеющих играть на аккордеоне. И отказаться от самого принципа расправы будет крайне затруднительно.

Именно с аксиомой об ограничении насилия рамками закона, а не собственных представлений о "правде и справедливости" связано на самом деле категорическое неприятие и Путиным, и Медведевым тех персонажей с криминальным прошлым, которые пытаются пробиться во власть. И Путин, когда был президентом, и нынешний глава государства – оба они, насколько можно понять, исходят из логики власти, которая легитимизируется не силой, а поддержкой общего порядка путем разработки и претворения в жизнь правил, которые бы ограничивали уровень насилия.

Поэтому, кстати, власть очень плохо реагирует на раздающиеся отовсюду призывы к "расправе" над теми или иными неугодными.

Кардинальное расхождение в данном случае обозначается довольно просто. Оно состоит в том, что криминальный мир, "понятиями" которого заражены не только многие отсидевшие (они ответственны, по крайней мере, за то, что вообще оформили этот понятийный аппарат и дали его обществу в пользование), но и многие совсем не сидевшие, основан на презумпции вины человека. В просторечье это называется "докажи, что ты пацан". Мир государства в свою очередь стоит как раз на презумпции невиновности – "чужих для нас нет". И если бы власть оперировала принципом – "давайте соберемся мы, все хорошие, и убьем всех плохих", никакого государства давно бы не было.

В этом и заключается системность политики: в следовании одной и той же логике, а вовсе не в лояльности или нелояльности. Политическая логика России нулевых – выработка таких принципов, при которых доблестью считалось бы следование закону, а не то, что считается обычно "крутизной".

Именно поэтому мир криминала (и ОПГ, его закономерное оформление) как прообраз некоего "теневого государства" (показателен здесь, кстати, пример Мексики, в которой эскалация насилия уже привела к тому, что правительственные войска контролируют лишь часть страны) так негативно воспринимается властью. Здесь есть не только политическое или юридическое, но и символическое посягательство на базовые принципы существования государства – так что не столь важно, как давно погашена судимость, важно то, что она – уголовная.

В этом смысле следующим, и вполне логичным, шагом, будет не просто "чистка" списка от людей, которые прямо входили в мир криминала, но и от персонажей, которые имели с этим миром косвенную связь, экономическую, юридическую, просто человеческую. Это – в описанной логике – должно называться "карантином", неким символическим пространством, в котором люди, зараженные болезнью, должны получить соответствующую помощь.

Хочется верить, что они ее получат.